— Богатырь. — Повторил я, проклиная свое мужское эго, которое захотело перед симпатичной девчонкой покрасоваться. — Настоящий.
— Так он же заморский! — Выкрикнули из толпы. — Разве можно иноземных граждан на игры отправлять?
— Вот Любка… — Староста бросил раздражённый взгляд в сторону особо умной тетки, которая эту мысль озвучила. — Злая ты баба. Вечно все портишь…Потому и мужика у тебя нет…
Петр Петрович положил мне руку на плечо и с надеждой заглянул в мои же глаза.
— Может, лицензия на трудовую деятельность имеется, а? — Спросил он ласковым голосом.
— Да мы ведь сегодня и пришли. — Алена выступила чуть вперед, — Он потерял грамоты. Без документов совсем.
— Ну, все! — Староста, перестав строить из себя моего лучшего друга, сделал шаг назад. — Все! Нет у нас опять богатыря. Иноземцам нужна лицензия…
— А если он будет не иноземцем? — Снова высунул свой крысиный нос отец Никифор. — Если мы его гражданином Тридевятого царства сделаем? А?
— Женим, что ли? — Приободрился Петр Петрович.
— Не плети. Бестолочь. — Батюшка постучал костяшками пальцев старосте по лбу. — Если мы его женим, как он на царевне потом… Ну, ты понял. Нет… Но обычай есть… Можно иноземца ночью в реку бросить. Если его мать-река примет, то станет он пасынком земли русской. То есть, не иноземец уже, а самый настоящий богатырь.
Во дворе повисла гробовая тишина. Видимо, батюшка умудрился даже местных впечатлить своим предложением.
— Чей-то не припомню я такого обычая… — С сомнением высказал общую мысль староста. — Да и ночью… Река нечистью кишит.
— Конечно! — Алена подвинулась ближе ко мне и незаметно для остальных сжала мою руку, намекая, мол, не бойся, Леха, я тебя не брошу. — Лучше уж давайте без богатыря. Ночью в реке никому не справиться. Ничего страшного, будем платить мзду значит.
— Нет! — Я осторожно освободил руку и повернулся к старосте. — Согласен. Давайте этот обычай ваш делать. Только уточнение одно… Река приймет, это что значит? Это мне выплыть надо, надеюсь? А не в том смысле, что камешком вниз пойду.
— Выплыть. Да. — Снова влез отец Никифор. Рожа у него была до тошноты счастливая. — Если получится…
Я посмотрел на него пренебрежительно. Типа, вас, господин мудак, никто не спрашивал.
Вообще, честно говоря, рассчитывал на козыри, о которых эти деревенские товарищи не знают. На разряд по плаванью и на то, что для меня их нечисть — выдуманные, сказочные персонажи. Сначала, да… Изба меня чуть до инсульта не довела. Но я же просто не знал, что это все — сказка. А теперь… Теперь хрен я дам им себя запугать.
Ночные купания и неожиданности
— Твою ж мать…Ладно бы пьяный был…так, нет. В трезвом уме и здравой памяти…Точно все проблемы от баб…
Я разговаривал сам с собой, прыгая по берегу реки. Перескакивал с ноги на ногу, в темноте, как дурак. В боксёрах. Вещи, аккуратной стопочкой лежали рядом. Под кустиком. Там же стояли мои несчастные туфли, которые своим потрёпанными видом все больше напоминали те самые лапти, только из буйволиной кожи. Надеюсь, не сопрет никто.
Хотя, это вряд ли… Сейчас сюда никого даже золотом с бриллиантами не заманить. Деревенские после наступления темноты проводили меня до места, откуда уже можно было рассмотреть реку, и очень быстро смылись обратно в село. Так торопились, что кто-то даже ухитрился в темноте то ли в дерево лбом усандалиться, то ли в кусты свалиться. По громкому звуку удара и выразительному мату было непонятно, что именно произошло. Искренне надеюсь, это — отец Никифор.
Провожали меня коллективно. С песнями. Только, чем ближе мы подходили к водоему, тем печальнее был репертуар. Под конец кто-то особо впечатлительный начал даже подвывать.
— Ну…не обессудь, иноземец. — Когда процессия провожатых остановилась, староста подошел ближе, положил руки мне на плечи, посмотрел пристально, потом прижал к груди, похлопал по спине и отодвинулся. — Ежли справишься, станешь сыном земли нашей, русской. Богатырём тебя отправим на игры в столицу. Про самоходную телегу пока не спрашиваю. Этот вопрос мы опосля обсудим. Возможно…
После этого деревенские развернулись и на максимальной скорости рванули обратно в село. Некоторые даже реально срывались на бег, лишь бы скорее убраться от реки.
Я, конечно, со всей ситуации немного охреневал. Да, сам согласился. Взыграло во мне что-то. Неожиданно, но тем не менее. Никогда на роль героя не претендовал. Да и вообще, скажем честно, зачастую вел себя… Короче, нехорошо вел. Просто меня это не волновало.
Ну, и конечно, особо серьезно ночных купаний я не боялся. В конце концов, с Волком вон подружился даже. Он мне служить хотел, между прочим. Плаваю я отлично. Утопить меня сложно. Русалки в моем понимании — развратные девки с хвостами. Уж этим точно не напугать. А кто ещё, кроме русалок, может сидеть в водоёме?
Слово «нечисть» мне казалось каким-то неопределённым и реально напоминало сказку, где, собственно говоря, я и нахожусь.
Но вот деревенские…Они к происходящему точно отнеслись совсем иначе. Особенно Алёна. Она вдруг расплакалась и не хотела уходить, когда ее отец, который, кстати, и правда выглядел весьма колоритно, в приказном порядке отправил девчонку домой.
В общем, я не сильно волновался, если честно. Конкретно в данную минуту напрягало лишь то, что мне приходилось в трусах на берегу изображать зайчика-попрыгайчика. Ибо с каждой минутой почему-то становилось все холоднее. Я даже заметил, как на траве, у самой кромки берега, появилась лёгкая изморозь. Очень странная фигня для летней ночи. Вещи я заранее, естественно, снял. Не в шмотках же плавать.
А во всем виноват долбаный Никифор. Не поворачивается язык его батюшкой называть. Батюшка должен проповедовать любовь к ближнему. Этот же гад очевидно хотел моей крови. Во всех смыслах. Из-за него я тут в темноте исполняю дикие танцы. Это он заявил, мол, лезть в воду надо ровно в полночь. Днем, мол, не считается.
— И как же я пойму, когда наступила полночь? Часы с кукушкой там вроде не висят.
Мой резонный вопрос был выслушан с пренебрежительным выражением на крысином лице.
— Поймешь. По реке и поймешь. В полночь у нечисти самый разгул начнется. — Никифор противно захихикал, а затем несколько раз дернул кончиком своего крысиного носа из стороны в сторону, словно принюхивался. В общем, моя нелюбовь к этому гражданину росла в геометрической прогрессии.
В итоге, после собрания, на котором было принято решение наградить меня сомнительной честью стать сыном реки (это вообще, конечно, клиника), всем селом начали готовиться к мероприятию по усыновлению. «Подготовка» у деревенских выглядела весьма своеобразно. Они вытащили из домов столы на большую поляну, которая находилась на окраине деревни. Потом приволокли туда различную снедь. Кто, что может. От этого «кто что может» столы в итоге буквально ломились. А староста вообще выставил между двумя жареными гусями три здоровые бутылки с самогоном, который лично мне не внушал доверия своим внешним видом. Я даже не хочу знать, как они его здесь производят. Потому что в одной из бутылок на дне лежал мухомор, а в другой — змея.
Через пару часов подготовка к ночному купанию стала напоминать то ли деревенский праздник, то ли мои личные поминки. Потому что половина присутствующих натурально пустилась в пляс под балалайку, а вторая половина, которая особо ни на что не надеялась, по очереди начала говорить прощальную речь, в которой я выглядел героем, но без пяти минут павшим.
Закончилось все тем, что изрядно захмелевший староста притащил за шиворот какого-то тщедушного мужичонку, наряженного в заляпанный краской балахон, с кистью и мольбертом под мышкой.
— Вот! — Петр Петрович поставил передо мной это создание, а затем уставился очень мутным, но очень счастливым взглядом куда-то в сторону.
— Кто это? — Я единственный из присутствующих оставался на тот момент еще трезвым. Потому что не рискнул употреблять мутное не́что с мухоморами.